Моя душа - элизиум теней - Страница 18

Однажды мне случилось быть в березовой роще в период апрельского раскрытия почек. Только что показались благоухающие молодые листочки. Я была одна. Меня можно было принять за сумасшедшую. Я бегала, обнимала березки, пела, кричала, бурно выражала свой восторг.

Даже дом, так неудачно выстроенный дедом, с большими проходными комнатами, казался мне обителью радости. Аисты, неизменно проводившие у нас каждое лето, являлись тоже принадлежностью Журавки. Стоя на одной ноге, они из своего гнезда на крыше амбара, казалось, сочувственно наблюдали за нашей жизнью.

Но все-таки как еще велика была свойственная мне в то время пассивность. Как могла я отказаться от предложения братьев съездить с ними заграницу. «Никуда не хочу, кроме Журавки!».

И вот после ковенских переживаний я опять в любимой Журавке. Наша встреча с братьями получилась очень интересная. Кроме младшего подростка Виктора я и два старших брата впервые встретились взрослыми. Они – студенты. Жорж – естественного факультета Университета, Веня – Ветеринарного института. Оба показались мне совсем другими, главное, необычайно умными. Как истые интеллигенты своего века, они вели бесконечные споры на политические темы. Ложась спать, они еще обменивались последними репликами. Утром, только что открыв глаза, со свежими силами продолжали спор. – «Ты вспомни, что говорили Маркс и Энгельс по этому поводу», другой приводил цитаты из Богданова, Плеханова и др. И так опять на целый день.

Как я потом поняла, они оба, не состоя в партиях, были близки по своим убеждениям – Веня к эсэрам, а Жорж – к эсдекам. Рядом с ними я казалась себе совершенной дурочкой. А ведь мне уже минуло 19. Положение казалось мне особенно безнадежным, поскольку вопросы, так горячо обсуждаемые, не возбуждали во мне никакого интереса.

Но сама я тоже ощущала в себе сдвиги и новыми глазами смотрела на окружающее. Меня поражала убогость жизни расположенных вокруг нас деревень. Я не говорю о питании. Хлеба и молока у большинства из них было достаточно. Но эти соломой крытые хатки с крошечными оконцами, темные, грязные помещения, по вечерам освещенные лучиной – а главное, абсолютная темнота, безграмотность. Ни одной школы на протяжении 20 км. Сколько талантов гибло в этих темных углах!

Все это старые азбучные истины, но мне они были дороги, потому что я подошла к ним самостоятельно. Меня ужасала несправедливость и отсутствие логики существующего строя. Но дальше этого я не шла. Я только констатировала негодность нашей системы правления. В то время и долго потом я была аполитична.

Стала я задумываться над вопросами бытия. И, как ни странно, но ответ на поставленный тогда вопрос «зачем жить?» – «чтобы совершенствоваться» – остался моей путеводной звездой на всю жизнь. Я не помню, как ко мне в то время попала книжечка Жюль Пейо «Воспитание воли» – она сыграла большую роль в моей жизни. Необходимость наличия воли для всех видов совершенствования казалась мне несомненной. Тогда началась моя работа над укреплением воли, и она являлась ведущей линией всей моей жизни. Я старалась выработать в себе душевную кнопку «Надо». Если нажмешь ее, то выполнение решения, принятого, правда, после зрелого размышления, проводится неукоснительно.

В это лето два человека оказали на меня сильное влияние. Мы, дети, всегда гордились нашим умным братом Жоржем, но только теперь пришла пора близко подойти и подружиться с ним. Он был несравненно умнее меня, но в нашем мышлении были общие, родственные черты. Он как-то сказал мне комплимент, который я долго радостно переживала: «Ты обладаешь вдумчивостью, это повышает ценность жизни».

В это лето я познакомилась с очень интересной женщиной-врачом Евдокией Николаевной Суриной. У мужа ее, юриста по образованию, было в трех верстах от Журавки небольшое имение, скорее - усадьба. Там проводила обычно лето семья, состоявшая из родителей и двух дочерей. Мужа ее я мало знала, он отличался необычайной застенчивостью, был очень нелюдим.

Она – сибирячка, окончив гимназию, приняла решение стать врачом. Для женщин только что открылся путь к этой новой профессии. Против воли отца, она бежала из дома и путем страшных усилий и лишений добилась цели. Умница, красивая, дельная, она познакомилась с нашей мачехой и стала бывать у нас. Мы часто виделись. Ее беседы и споры с моими братьями были захватывающе интересны. Она имела способность делать интересной любую обсуждаемую тему.

Каждое лето в деревнях вокруг нас свирепствовал детский кровавый понос. Врачи и больницы были только в городах. Евдокия Николаевна оказывала медицинскую помощь соседним крестьянам. Под ее руководством мачеха тоже начала заниматься медицинской работой. Я помогала мачехе, выполняя ее поручения. Очень тяжело бывало, когда приедешь с лекарством к вчерашнему пациенту, а его уже нет.

Еще два-три года, приезжая в Журавку, я имела возможность наслаждаться обществом Евдокии Николаевны. Затем пришло мое замужество, а с ним и длительный перерыв в моих посещениях Журавки. В этот период Евдокия Николаевна пережила трагедию, навсегда подкосившую ее силы – в следующее наше свидание в Петербурге я увидела ее уже инвалидом. Ее сердце было в состоянии ежеминутной угрозы моментальной смерти. Духом она была по-прежнему бодра и спокойно смотрела на неизбежное. Но уже не работала, вела хозяйство. Вот что с ней случилось. У ее мужа был брат, значительно моложе его, он жил с ними. Этот брат имел несчастье страстно полюбить Евдокию Николаеву. Она всеми силами старалась заставить его победить свою любовь. Мать двух детей, она указывала на безнадежность его чувства. Наконец, она решилась на последнее средство. Уговорила его жениться на очень милой, хорошей девушке. Летом, когда вся семья жила в усадьбе, он выстрелом из ружья покончилс собой. В это лето мой старший брат, уже врач, был в Журавке, за ним послали ночью. Он немедленно приехал, чтобы констатировать смерть. ГеоргийАлексеевич застал Евдокию Николаевну около еще теплого тела самоубийцы. Она стояла на коленях, целовала его руки и в каком-то безумном экстазе умоляла его простить ее. Любила она его? Трудно сказать. Жорж , который видел ее отчаянные страдания у трупа, не сомневался в этом.