Моя душа - элизиум теней - Страница 25

Я стараюсь применить приобретенные кулинарные познания, пеку булки, пироги, делаю сладкие кушанья. Мои изделия хвалят и уплетают за обе щеки. По приезде в деревню братья устанавливают часы, посвященные физическому труду. Они с азартом пилят и колят дрова. Аппетит у них развивается необыкновенный. Мои пироги кажутся особенно вкусными.

По моей просьбе братья привезли с собой много книг. Покончив с хозяйством, мы с Леночкой отправлялись с книгами в яблоневый сад. Упиваемся чтением Чернышевского, Писарева, Добролюбова, Герцена, Белинского. Я заражаю Леночку желанием учиться. Она списывается с отцом. Он не возражает против ее поступления на курсы. Мои братья приветствуют наше решение. Они обещают мне материальную помощь.

К концу лета мне пришлось по хозяйственным закупкам поехать в губернский город Мстиславль .

Узнав, что в тамошнем клубе назначен танцевальный вечер, я решила воспользоваться случаем повеселиться. Соблазняла Леночку, братьев, никто не захотел. Я всегда была очень общительна, и к тому времени жизнь выработала во мне достаточную самостоятельность. Мысль придти одной в совершенно незнакомое общество меня ничуть не пугала. Мне было интересно посмотреть тамошних людей и потанцевать. И вот я вхожу в клубный зал. Меня поражает отсутствие мужского пола. Около стен сидят только барышни и дамы. Рядом в маленькой комнате находится оркестр в полной готовности. Как магнитом, потянуло меня к хорошенькой девушке, сидевшей с мамашей близко от входной двери. Я подсела к ним, познакомилась, разговорились, оказались земляками. Они мне рассказали, что в клубе сейчас происходят странные вещи. По неизвестным причинам вся мужская молодежь города устроила забастовку. Все уехали на какой-то пикник с рыбной ловлей и до сих пор не вернулись. На танцевальный вечер пришли только старики, и все уже сели за карты. Очевидно, вечер не состоится. Я посмотрела вокруг. Все сидят с постными лицами. Собираются расходиться. Для меня уйти из светлого, хорошего зала с натертым полом, не потанцевав, казалось невозможным. Я так любила танцы, что мне доставляло удовольствие танцевать одной с подругой, со стулом. А тут еще оркестр, венец танцевальных желаний. Что делать? Выйдя на середину зала, я предложила, не хочет ли кто-нибудь вместе со мной исполнять роли кавалеров. Желающие нашлись. Я попросила оркестр сыграть вальс, и танцы начались. Моей веселости и жизнерадостности хватило на всех, все оживились, стали шутить, смеяться, ухаживать за своими дамами, исполняя роли кавалеров. Затем я дирижировала кадрилью и мазуркой с фигурами. Старики побросали карты и пришли смотреть, как мы веселимся без кавалеров. Вечер состоялся. С понравившейся мне девушкой Соней мы окончательно подружились. Она оказалась ученицей консерватории. Отец ее Миллер был знаменитый в то время врач-горловик. Около Мстиславля у него была небольшая усадьба, где он с семьей проводил лето. Дружба, начавшаяся в Мстиславском клубе, прошла через всю нашу жизнь. Были, правда, перерывы, когда мы не виделись, не переписывались, по несколько лет, но при новой встрече чувства оказывались неизменными. Окончив Петербургскую консерваторию, София Васильевна три зимы провела в Берлине, занималась у знаменитого пианиста и композитора Годовского. Она была замужем за врачем Слободовым. Закончив свое музыкальное образование, она вернулась к семье. У нее было четверо детей. Слушать ее виртуозную игру, как в концерте, так и в домашнем исполнении, было громадным наслаждением. Удивительно скромная, милая, она была щедрой в своем искусстве, охотно играла часами для своих друзей, идя навстречу их желаниям.

У моей кузины Наташи была подруга по гимназии и педагогическим курсам Вера Ивашева, внучка декабриста . У нее была хорошо сложенная, стройная фигура, красивая, длинная коса и лицо интересное, способное иногда загореться внутренним светом и делаться прекрасным. Мне пришлось встречаться и наблюдать ее в период, когда эта способность проявлялась особенно ярко. На южной стороне Невского, помнится, между Литейной и Надеждинской, проживала семья Катоминых. Известный архитектор Катомин, очевидно, является членом этой семьи. Это были гостеприимные люди, в их приемный день у них собиралось много молодежи и, главным образом, студентов. Посещали эти вечера и мы с Верой Ивашевой, студентки в ту пору. Среди мужской молодежи выделялся необычайной красотой студент Университета Константин Петрович Фандерфлит. В его присутствии расцеветала Вера Ивашева, и он не отходил от нее. С большим сочувствием я наблюдала, как развивается и крепнет их чувство. Вскоре после моего отъезда из Петербурга я узнала, что они поженились. Брак получился не очень удачный. Милый, симпатичный Фандерфлит в ответственной роли главы семьи оказался пустоцветом. Он не кончил Университет и никак не мог пристроиться ни к какой работе. Был у него небольшой домик с флигелем на Васильевском Острове. Жили они очень трудно. У них было трое детей. Энергичная, дятельная Вера взяла на себя все бремя жизни. Она оказалась прекрасной матерью и, сумев сочетать строгость и дружбу, была авторитетом и другом своих детей. Наш родственник, врач Ливеровский, всегда отзывался о ней с восхищением, называя ее «лучшей из матерей». Одна из ее дочерей окончила Академию художеств. С приходом советской власти Вера Петровна Фандерфлит была руководительницей детского сада.

Осенью 1897 года мы с Леночкой поступили на историко-филологический факультет Бестужевских курсов. Я опять поселилась у Борейш. Первое время посещения курсов я ходила как в тумане. Сидя на лекциях, слушая профессоров, я все ждала момента приоткрытия дверей в мир просто и убедительно разрешенных вопросов бытия. Но время шло. Были лекции интересные и неинтересные, определились профессора любимые и нелюбимые. Никаких дверей в другой мир не оказалось. Эти заветные двери широко распахнулись для меня много позже, когда уже в зрелом возрасте я познакомилась с законами диалектического материализма. В своем разочаровании я была виновата сама. Мало ли о чем мечтают глупые девочки! Нам давали возможность учиться, приобретать знания, расширять свой кругозор. А вопросы о целях и смысле жизни, если они вставали перед нами, предоставлялось каждому разрешать самому. Нравились мне профессора истории и литературы, такие, как Ф.А. Браун, И.М. Гревс, Нестор Котляревский. Помню, как захватила меня книга «История греческой культуры» Фюстель-де Куланжа, тогда еще не переведенная на русский язык. Но увлекалась я страстно лекциями по философским наукам. На первом курсе я занимаясь логикой в историей древней философии, на втором – психологией и историей новой философии. Профессор А.И. Введенский , читавший философские дисциплины, пользовался нз курсах необычайной популярностью. Его лекции устраивались в самых больших аудиториях, которые всегда бывали переполнены. Все мы знали, что он болен изнурительной, неизлечимой болезнью, вид у него был тяжелобольного. Это заставляло студентов относиться к нему особенно бережно. Стоящие старались не тесниться около кафедры, чтобы дать ему больше воздуха. Я не говорю о тишине, которая соблюдалась во время его лекции. Меня восхищала логичность и простота, с которой он давал слушателям труднейший материал философских систем. Как легко было записывать его лекции. В организации, носившей название Вольно-Экономического общества , делал зажигательные доклады по истории французской революции талантливый Тарле (тогда еще совсем молодой). Мне не нравился профессор русской истории Платонов . Как сейчас помню его гнусавый, неприятный голос. Но многие студенты восхищались его лекциями. Лекции по латинскому языку я не посещала, не было времени. Весной к экзамену я в две недели прошла курс четырех классов классической гимназии и сдала на «отлично» несколько страниц «Юлия Цезаря» .