Моя душа - элизиум теней - Страница 24

Хорошо жилось мне у дяди, но неспокойна была моя душа. Тетя с трудом сводила концы с концами, вернее сказать, они у нее никогда не сходились. Расходы на содержание такой большой семьи были колоссальные. Кроме основной, Исидор Петрович имел еще дополнительную работу по юрисконсульству. Он работал целый день и часть ночи, но все-таки заработок был недостаточный. Чем ближе к 20-му (день выплаты жалованья), тем озабоченнее становилась Екатерина Ивановна. Всюду, где можно, делались займы. Значит следующий месяц нехватка будет еще больше. Характер у моей тети был необычайно легкий. Чуть только трудный момент так или иначе ликвидирован, к ней возвращается ее милая улыбка, природная веселость, живость. Туча миновала, она опять поглощена мелочами, заботами текущего дня. А мое сознание отравляется мыслью: «Им и так трудно, а тут еще я с неба свалилась». Лишний рот, лишняя нагрузка. Ко мне все относятся с такой теплотой, что я и не пробую ни с кем говорить по этому поводу. Конечно, мне скажут, что шестнадцатый или семнадцатый человек в такой большой семье ничего не значит. Велят выбросить эти мысли из головы. А их не выбросишь!

И вот я опять гувернантка. Мой вдовый хозяин – лесопромышленник Барышнев. Новая воспитанница Верочка – девочка некрасивая, но приятная. Ей десять лет, я должна приготовить ее к экзамену во второй класс. Я неотлучно при девочке. Хозяина никогда нет дома. Он не плохой, но совсем серый. Мне очень скучно. Я достала «Историю цивилизации Англии» Бокля и читаю с громадным наслаждением. До сих пор живо помню впечатление от основной мысли автора. «Цивилизация народов измеряется количеством употребляемого ими мыла» . Незаметно зреет желание учиться, поступить на Бестужевские курсы. Решение принято! Надо сшить платье, добавить белья и подкопить сто рублей – годовая плата за обучение. План готов – зажать зубы и перетерпеть год, летом в Журавке, а осенью на курсы. И живется мне плохо – фактическая хозяйка дома – малограмотная тетка хозяина. У нее вязальная мастерская на Надеждинской улице. О каждом моем шаге она получает сведения от двух прислуг. Приехал на побывку в Петербург мой младший брат и раза три у нас обедал. Я получила замечание. Кухня и комната для прислуг внизу, в подвале. По вечерам Верочка спит, я сижу, читаю, а горничная, исполняющая все обязанности при хозяине, несколько раз наведывается, тут ли я, не ушла ли куда. Осенью Верочка, сдав экзамены, поступила в гимназию. У меня стало много свободного времени. Пока она на уроках, я у Борейш. Дышу родным воздухом, отвожу душу. Но задумала подзаняться музыкой. Когда Верочка засыпает, иду через столовую в гостинную, прикрыв плотно обе двери, и упражняюсь на рояле. Через несколько дней донесено тетке. «Прекратите музыку по ночам, вы не даете спать ребенку». Очень плакала Верочка, когда, перетерпев ровно год, я заявила об уходе. Я утешала ее, говорила, что у нее будет другая гувернантка. «Ты хорошая девочка, она тоже будет любить тебя». – «Да, но у нее не будет такой длинной косы», – по-детски еще пуще зарыдала она. Вот за это я уже не могла ручаться. Покидая дом Барышневых, как я рада была избавиться от унижающего меня шпионства и серости, порождающей недоверие.

Но время все стирает. И через много лет как мне было приятно снова увидеться с моей воспитанницей, уже взрослой девушкой. Каким-то чудом они с отцом разыскали меня. После пятилетнего отсутствия в Петербурге, я была прописана под фамилией мужа.

И вот я опять в благословенной Журавке. После двухлетней разлуки опять встреча с братьями. У меня гостит Леночка Бойе. Мы переписывались, дружны попрежнему, и встреча тоже очень радостная. Я мечтала показать ее братьям. Мне очень нравилась ее наружность. Она высокая, стройная, у нее прекрасный цвет лица, толстая, каштанового цвета коса до колен. Правильные черты лица, хорошие зубы. Немного слишком выпуклы близорукие глаза. Моим братьям не угодишь. Леночка не в их вкусе. Но моя Леночка уже не та. За эти 4-5 лет, что мы не виделись, в состоянии ее нервной системы произошло какое-то ухудшение, возможно, в связи с потерей горячо любимой матери. Еще в Креславке, когда мы познакомились, Леночка страдала головными болями, иногда целые сутки лежала без движения, пищи и питья. Врачи советовали остричь ее дивные волосы, но она не послушалась. Теперь в нашу новую встречу головные боли как-будто прекратились, но обнаружились новые явления душевной прострации, если этот термин можно применить к ее душевному заболеванию. Она вдруг замолкала, было такое впечатление, что у нее отнимался язык. Глаза делались тусклые и безжизненные. Все время проводила в лежачем положении. Утром вставала, одевалась и снова ложилась. Когда надо было пройти куда-нибудь, передвигалась самостоятельно, но как-то автоматически. Могла есть и не есть. Ей все было безразлично. В то лето такие состояния были у нее раза два и очень ненадолго. Я не придавала им особого значения – просто нездоровится, плохо себя чувствует. Ну а потом эти припадки участились и удлинились. Мне-таки пришлось с ней повозиться. Что-то мешало мне спросить ее, обращалась ли она или ее отец к врачу. Леночка сама никогда не говорила о своей болезни. Приходила в норму, и все опять шло как ни в чем не бывало. Надо сказать, что с момента встречи в Журавке Леночкина и моя жизнь переплетаются роковым образом. И как ни странно, самое ее заболевание было необходимо, чтобы моя жизнь прошла так, как она сложилась.

Мачеха наша в это лето не приезжала в Журавку. У нее появился друг – пожилой человек, вдовец. Она не знает, как быть. С одной стороны, хочется закрепить союз – выйти замуж. Но жалко терять пенсию. Лето она проводит с ним где-то на курорте. Я с удовольствием принимаюсь за ведение хозяйства. До сих пор мы в деревне питались обильно-сытно, но примитивно. Кухарила у нас Алена, простая деревенская женщина. Специальностью Алены были белорусские гречневые блины. Нигде, кроме Журавки, не ели мы такого вкусного кушанья. Мой старший брат, Георгий Алексеевич, зачитывался до поздней ночи, а утром любил поспать. Очень трудно было поднять его к общему завтраку. «Сейчас, сейчас, – бормотал он спросонья, – только еще немножко посплю», – и спал, а завтрак стыл на столе. Но стоило только произнести магические слова: «Жорж, вставай, сегодня блины» – как он вскакивал, поспешно совершал свой туалет и через десять минут сидел с нами за столом.