Моя душа - элизиум теней - Страница 3

Николай I, высоко ценивший деда, как исключительно честного, энергичного работника, нашел всетаки возможным кровно оскорбить его, отдав выговор в приказе за проступок, ошибочно ему приписанный. Дед немедленно подал прошение об отставке и отбыл в свое имение (Журавка, Могилевской губернии).

Когда дело разъяснилось, государь, узнав об отъезде деда, командировал ему вдогонку курьера с письмом, в котором сообщал, что ошибочный выговор снят, и он просит его вернуться к работе. Железных дорог еще не было, тысячу верст спешно проскакал курьер на почтовых. Он застал деда уже в Журавке. Ответ был письменный. Дед благодарил за снятие выговора, но категорически отказался вернуться к работе. На коленях, в слезах тщетно умоляла его наша бабушка согласиться. Он остался непреклонным. Рассказывая об этом случае, отец добавлял, что как предшественники деда, так и его преемники по работе наживали громадные деньги, а он ушел с чистыми руками, ушел полный сил и энергии, обрекая себя на бездействие. Думается, что за свою последующую долгую жизнь он не раз пожалел о своем поступке.

Отец наследовал от деда такую же исключительную уязвимость и передал ее мне. Я стараюсь извлечь пользу из примера деда и, остро реагируя на неизбежные в жизни удары самолюбия, беру себя в руки, чтобы не перехватить через край. Не знаю, как у моих предков, но у меня в той же степени развито и чувство благодарности.

От двух браков у деда было 18 детей. Отец мой родился внебрачным ребенком от гувернантки (голландки по национальности), на которой дед женился, образовав вторую семью. Я лично знала только двух своих дядей: Исидора Петровича – юриста по образованию, много лет занимавшего должность заведующего канцелярией попечителя СанктПетербургского учебного округа (с ним и его семьей я была очень связана всю жизнь) и Павла Петровича. Последний был полицмейстером Зимнего дворца, имел там прекрасную квартиру с окнами на набережную. Он был младший и любимый сын своей матери, которая, овдовев, жила вместе с ним. Отец с презрением относился к должности дяди Павлуши. Навещая мать, он никогда не выходил за пределы ее комнаты. Лет в 67 я один раз с мачехой была в гостях у дяди и познакомилась с бабушкой. В черном шелковом платье, с кружевным чепцом на голове, очень старая, она сидела в кресле у венецианского окна, к которому вели две ступеньки.

Отец, Алексей Петрович Борейша.

Если скупость и любовь к дешевке практична, то моя мачеха в высокой степени обладала этим качеством. В то время носили белые чулки, но она где-то выискала для меня красные, которые отравляли мне жизнь. Когда мы с мачехой чинно уселись против бабушкиного кресла, я сразу почувствовала себя в состоянии депрессии. Мне казалось, что и бабушка, и сидевшая позади нее с вязаньем горничная (бывшая крепостная) с изумлением смотрят на мои толстые красные ноги. «Гусь лапчатый», – дразнили меня братья. Я тихонько соскользнула со стула и пробралась к окну. Был солнечный осенний день, и я никогда не забуду чудесного вида Невы с Петропавловской крепостью вдали.

Наверное, бабушке я показалась букой, а она мне очень важной. Мы не подружились с ней. Но старший брат, побывавший у нее в гостях несколько раз, рассказывал, что она очень ласковая, задаривала его игрушками и конфетами. Она умерла в глубокой старости, но я никогда больше ее не видела.

Говорят, что Александр III подбирал себе придворных с красивой наружностью. Дядя Павлуша был исключительный красавец и, как часто бывает, женился на очень некрасивой и неинтересной женщине. Участвуя в постоянных кутежах, напиваясь до бесчувствия со своим хозяином, он очень рано спился и сгорел.

Третий брат – Дмитрий Петрович – умер молодым за год до моего рождения. Прекрасный врач и замечательный человек, он брал деньги у богатых и клал их под подушку бедных пациентов. Его называли «коломенским богом». В некрологе, помещенном в «СанктПетербургских ведомостях», есть описание его похорон. Гроб несли его пациенты на руках, образовалась процессия провожающих около 5000 человек. Он оставил жену и маленького сына, который получил военное образование, был очень недалеким и отчаянным монархистом. Мы, родные, не любили его и окончательно стали презирать после того, как он на вокзале выстрелом из револьвера убил наповал пьяного солдата, певшего революционную песню. Совершив какой-то геройский подвиг, он погиб в Первую Мировую войну.

Вдова Дмитрия Петровича, очень красивая, стройная брюнетка, получила должность надзирательницы в Доме предварительного заключения. Здесь у нее стал часто бывать В.Н. Коковцов, исполнявший в то время какие-то административные функции в этом учреждении. Прекрасная музыкантша, она играла ему вечерами Шопена и Шумана. В комнате всегда были свежие розы. Ее маленькому сыну он дарил игрушки. Но когда дело подошло к развязке, не сегодня-завтра должно было быть сказано слово, решающее ее судьбу, Коковцов исчез с ее горизонта. Не появлялся он больше и в учреждении. Погоревала вдовушка, но делать нечего. До нее дошли слухи, что он женился на дочери какого-то высокопоставленного чиновника и стал быстро делать карьеру. Ее сосватали за генерала, она прожила с ним лет пятнадцать и опять овдовела. Обеспеченная хорошей пенсией, она поселилась в маленькой квартирке на Сергиевской. Прошло еще двадцать лет. Анне Петровне шел седьмой десяток. Она располнела, но сохранила стройную фигуру, седые волосы выгодно обрамляли ее свежее, все еще красивое лицо. В жизни ее появилось затруднение – то ли с переводом сына в другую часть, то ли с финансами. Она вспомнила о своем былом знакомстве с Коковцовым, теперь уже премьер-министром. На ее письмо он ответил очень любезным приглашением в определенный день и час. Она изложила ему свою просьбу. Он, внимательно слушая, долго смотрел на нее, затем вдруг прикрыл глаза рукой, несколько мгновений сидел неподвижно и сказал с громадным волнением: «Я всю жизнь помнил Вас, ведь Вы – моя первая любовь. Скажите, где Вы живете, я завтра вечером буду у Вас».