Моя душа - элизиум теней - Страница 53

Анатолий Федорович часто заканчивает свои письма: «Целую Ваши прекрасные трудовые руки». Мой друг несколько раз просил меня сделать слепок с руки с тем, чтобы он лежал на его письменном столе и после его смерти был передан вместе с вещами кабинета в Пушкинский музей. Но я так и не собралась исполнить его просьбу, все было некогда.

«16 декабря 1921 г.

В воскресенье 26го я хочу отдохнуть дома и не требовать себе лошадь, но, конечно, буду в этот день во всякое время бесконечно рад видеть Вас у себя. Итак, выбирайте или скажите мне – "оставьте меня в покое, мне не до Вас". Приму это со смирением и всегдашней преданностью.

Ваш А. Кони».

«6 февраля 1922 г.

Какая Вы были вчера бодрая, жизнерадостная, умная, широкая во взглядах и трудоспособная. Это Вы привели меня в оживленное состояние...».

8 июля 1924 года Анатолий Федорович писал мне в Железноводск:

«Дорогая Евгения Алексеевна, очень обрадован Вашим письмом и хорошим впечатлением, вызванном в Вас плаванием по Волге, которое предстоит мне в начале августа. Вернусь не ранее сентября, и вот как долго мы не увидимся! Желаю Вам совершенно поправиться, и пусть Ваши прекрасные глаза заблестят прежним блеском. Будьте добры, напишите еще, мне перешлют. Господь с Вами! Сердечно преданный А. Кони».

В первые дни революции к Анатолию Федоровичу на жительство приехала Елена Васильевна Пономарева. Состоятельная девушка, она совсем еще юной полюбила Анатолия Федоровича и отдала ему на служение всю свою жизнь. Она вела с ним деятельную переписку, жила, во всем слушаясь его советов. Писала морально поучительные книги для народа, свои большие средства тратила на благотворительность. Помнится, Анатолий Федорович рассказывал мне о Народном Доме где-то на юге, который она построила и содержала на свои средства. Несмотря на привлекательную внешность своей поклонницы, Анатолий Федорович остался на всю жизнь холостяком. После революции Елена Васильевна поселилась в большой квартире Анатолия Федоровича вместе со своей преданной прислугой. Их заботливое отношение, разумеется, скрасило, а, возможно, и продлило жизнь Анатолия Федоровича. Но бывали минуты, он ворчал, присутствие женщин в квартире его тяготило, ему не нравилось. Тяготила его иногда и излишняя заботливость Елены Васильевны: «Вчера я на нее рассердился, – как-то сказал он мне, – я был уже на лестнице, она догнала меня с калошами. Я не хотел их надевать, мне и так тяжело ходить, она настаивала. Тогда я сказал ей: "Благодарю Вас за заботливость, Елена Васильевна, но я не ребенок и привык к самостоятельности"».

Питались они в голодные годы очень плохо. Елена Васильевна была непрактична и инертна в доставании продуктов питания. Анатолию Федоровичу был вреден сахарин, а он принужден был постоянно им пользоваться.

В 1920 году как-то, приглашая меня к себе, он писал: «Приходите, угощу Вас чаем с черными сухарями».

В 1920-1921 гг. у Анатолия Федоровича была вторая прислуга Дуняша, старая и некрасивая, как смертный грех. Анатолий Федорович был привязан к Дуняше. При всей его простоте и доступности, старика тешило, когда Дуняша подавала ему на подносе письма, говоря: «Ваше Высокопревосходительство, Вам письмо!».

Анатолий Федорович часто с грустью говорил: «Люди умирают, а дела их остаются, а мои дела умерли, а я остался». Очевидно, Дуняша, величая его по-старому, напоминала ему о прежнем величии.

Во время своей последней болезни Анатолий Федорович оценил самоотверженную любовь своего друга, дни и ночи проводившей у его постели. Елена Васильевна со слезами на глазах рассказывала, как трогательно благодарил он ее, умирая, за все проявленные заботы и внимание. Когда мы с ней стояли у гроба нашего друга Елена Васильевна шепнула мне: «Вчера взяли его мозг, надо бы взять сердце, а не мозг».

Я так тяжело переживала кончину Анатолия Федоровича, но ее слова кольнули меня, как сентиментально нелепые.

У меня сохранились два письма Елены Васильевны, адресованные в Лебяжье (где я жила на даче). Письмо от 9 июля 1927 г. было написано за два месяца до кончины Анатолия Федоровича:

«Дорогая Евгения Алексеевна! С удовольствием сообщаю вам, что дорогой наш больной по словам только что ушедшего дра Тушинского, подает надежду на выздоровление. У него появился аппетит, и мы мечтаем 20го отправиться на автомобиле в Детское Село, где были в прошлом году. "Конечно, в таком возрасте всего можно ожидать", – прибавляют врачи. Анатолий Федорович вместе со мной сердечно вас приветствует и радуется, что вам хорошо. Ваша Е.В.».

Другое письмо (без даты) написано через полгода после смерти Анатолия Федоровича, который скончался 17 сентября 1927 г.

«Дорогая Евгения Алексеевна! Мы собираемся на могиле Анатолия Федоровича в полугодовой день его кончины (17 марта) в 3/ час. веч., а затем в 7 час. будем при открытии мемориальной доски. В воскресенье в 2 часа дня а Академии Наук состоится торжественное заседание. Надеюсь вас увидеть еще в субботу и прошу остаться затем посидеть вместе. Преданная вам Е.В.».

На торжественном заседании в Академии Наук председательствовал президент Карпинский. Он сам был в это время очень стар и рассеян. Открывая заседание, он сказал: «Сегодня полгода, как скончался академик Анатолий Федорович Кони. Почтим память его вставанием». Затем через несколько фраз, очевидно, забыв свое вступление, опять произнес: «Почтим его память вставанием».

Часто, побывав у Анатолия Федоровича, я пробовала записать содержание нашей беседы, но обычно выходило так, что все его высказывания уже были напечатаны в книгах. Одно время мне казалось, что в своих чтениях он тоже только повторяет свои записи. Но скоро я убедилась, что это не так. Вопервых, очень уж велик был диапазон его докладов, а, во-вторых, он часто перерабатывал напечатанные материалы, по-новому комбинировал свои чтения.