Моя душа - элизиум теней - Страница 63

Вот к этой садистке и попало мое заявление об уходе из педвуза ввиду ликвидации моей должности. Вопрос о моей дальнейшей судьбе был поставлен в повестке дня еженедельного собрания директората педвуза под председательством тов. Лазуркиной. Помнится, я была спокойна, она меня не знает, работа моя закончена, почему ей не отпустить меня? Но не тут то было. Лазуркина категорически заявила, что она назначает меня на освободившееся место заведующей архивом педвуза. Nil mirrari! (ничему не удивляйся!). Два человека выступили в мою защиту – бывший директор тов. Фингерт заявил, что прятать тов. Вейтбрехт с ее широкими интересами и знанием языков неразумно. «Ее место, – сказал он, – в Гос. институте научной педагогики. Так ее возможности будут целесообразно использованы, а никак не в архиве». И он назвал имя другой сотрудницы, вполне пригодной занять место заведующей архивом. Резко в мою защиту выступил заведующий учебной частью, третий за время моего пребывания в педвузе – П.П. Гришин.

В каком подавленном, тяжелом состоянии ушла я с этого собрания! В первые месяцы своего директорства Лазуркина написала громкую статью в газете, выступая огулом против всего педагогического персонала педвуза. Не называя имен, не делая исключений, она всех назвала чиновниками, отбывающими свои служебные часы, без всякого интереса к делу. Эта статья напомнила мне старую бурсу, в которой учащихся секли каждую субботу не за совершенные провинности, а профилактически, чтобы они впредь вели себя хорошо. А в педвузе работали тогда такие превосходные педагоги, как проф. Тур, Знаменский, Вернадский, Быков и др.

В 1929 или 1930 г. трагически погиб талантливый проф. математики Кавун . Во время летнего отдыха они с женой были зверски убиты и ограблены при восхождении на вершину одной из кавказских гор.

Через несколько лет мы слегка породнились с Лазуркиной, ее сын, очень симпатичный молодой инженер, женился на моей племяннице. Мы встретились на свадьбе. Я напомнила ей о нашей недолгой совместной службе в педвузе. Мне хотелось, чтобы она вспомнила о неприятных моментах, которые она заставила меня пережить. Но, не дав мне договорить, она заявила, что о нашей встрече в педвузе у нее осталось самое лучшее воспоминание.

В Институте я познакомилась и сохранила самые дружественные отношения с Анной Викентьевной Риккль . В то время она была аспирантом по кафедре биологии у проф. Быкова. По окончании служебных часов я в течение двух лет два раза в неделю шла в лабораторию, где работала Анна Викентьевна, теперь профессор и доктор биологических наук, и занималась с ней английским языком. Трудно себе представить более обаятельного ученого и человека! Полтора года тому назад (в начале 1947 г.) Анна Викентьевна чуть было не погибла от собственной неосторожности во время эксперимента с собакой в своей лаборатории. С ее слов я записала подробности этого поистине ужасного случая.

«Я работала тогда в Военно-Морской Медицинской Академии. В специальной камере ставился эксперимент по изучению действия высокого давления на организм. Выяснялось влияние высокого давления на высшую нервную деятельность собаки. После проверки, как действует высокое давление на условные рефлексы, требовалось проверить действие на них высокого парциального давления кислорода. При всяком повышении давления повышается частичное содержание кислорода. По окончании опыта с высоким содержанием кислорода выход из камеры был открыт. Но, повидимому, состав воздуха в камере и в соседней комнате еще не успел выравняться. По неосторожности экпериментатора произошла маленькая вспышка, и загорелся ворс халата. Так как воздух камеры был насыщен кислородом, то огонь распространился по халату. В момент, когда я выбросилась из камеры, собака сгорела. Я получила ожоги второй и третьей степень лица, головы, шеи, рук и ног. Обгорело 28% поверхности кожи. Такой ожог считается смертельным. Четыре пересадки кожи были сделаны хирургом Джанелидзе . Я пролежала в больнице восемь месяцев. Особенно тяжелы были первые четыре месяца, когда пришлось все время быть в одном сидячем положении, причем опираться я могла только на лопатки и на небольшую поверхность необгоревшей кожи на голове. Вначале я все время была в забытьи, и мне казалось, что лежит и страдает какое-то другое существо, а не я. Я окончила в молодости хореографическое училище, и во второй период моей болезни мне удавалось часами сидеть с закрытыми глазами и, мысленно повторяя музыкальные отрывки Грига и Чайковского, придумывать к ним сложные танцевальные движения. Врачи говорили, что таким проявлением воли я спасла себя от последствий шока».

Прошло несколько месяцев после возвращения Анны Викентьевны из больницы, когда я, узнав с большим волнением о ее несчастьи, пришла навестить ее. К моей великой радости, я нашла ее бодрой и энергичной и в очень хорошем виде. Мы с ней даже посмеялись, одна щека после пересадки казалась свежее и моложе другой... «Кажется, придется сделать пересадку и на другой», – сказала Анна Викентьевна. Она рассказала, как сошла у нее кожа с рук, на которых был ожег третьей степени. Очень трудной была пересадка кожи на пальцы. Анна Викентьевна каждое утро делает гимнастику и обтирается холодной водой. Хорошая пианистка, она много упражняется на рояле, считая, что это лучшая гимнастика для пальцев. Тут же она мне исполнила несколько пьес своего любимого композитора Ребикова

Закончив свои секретарские обязанности в педвузе им. Герцена, я перешла на работу в ГИНП и окончательно утвердилась на новом для меня поприще библиографа иностранных журналов. Там я проработала два-три года – то в штатной должности научного сотрудника, то работая дома – поставляла в это учреждение рефераты, переводы, аннотации из журналов, которые сама выписывала