Моя душа - элизиум теней - Страница 73

Последние месяцы 1939 года и первые месяцы 1940 года мы пережили небольшую войну с финнами, которые неожиданно напали на нас. Это была предвестница большой мировой войны, которая уже разгоралась в Европе. Хотя и ненадолго, мы впервые познакомились с такими неприятностями, как затемнения и осадное положение. Финны были отогнаны с позором. И эту войну мы выиграли с большими для нас преимуществами. Кроме войны, эта зима ознаменовалась еще невероятной для нашей местности стужей. Говорили, что такие морозы (около 45 градусов) были в нашей местности сто лет тому назад и еще раньше, во время нашествия Наполеона. В окрестностях Ленинграда погибла масса фруктовых деревьев.

Переезд из организованного, установившегося быта нашей семьи в отдельную комнату привел меня к полному самообслуживанию. Раньше, бывало, встанешь утром, у няни уже готова горячая вода для мытья, на стол подается горячий кофе, и так целый день все для тебя готово, все сделано. В таком баловстве прошла вся жизнь, а в 56 лет все коренным образом изменилось.

Понятно, что я старалась всеми способами снять с себя тяготы жизни. Обедать я стала в вегетарианской столовой, и это пришлось мне очень по вкусу, а главное, упрощался вопрос хозяйства. Я совершенно отменила отопление моей, правда, по природе своей очень теплой комнаты. «Доставать дрова, топить печку ни за что не стану». И так я прожила в холоде лет 78. Посередине комнаты у меня стояла электрическая плитка, которуя я потом дополнила рефлектором, благо тогда не было лимита на электричество. Как меня ни уговаривали окружающие топить печку, я упрямо стояла на своем. Ну, а когда зимой 19391940 гг. начались лютые морозы, я сбежала к Оленьке, которая жила на Советской, близко около меня. Переночевала две ночи, меня потянуло домой, вернулась в свою совершенно замороженную комнату с заиндевевшими окнами, включила рефлектор, но это мало помогло. Утром я проснулась с температурой, получила глубокий бронхит.

Оля перевезла меня к Нине, где я пробыла до полного выздоровления. С тех пор я стала заботиться о дровах и топить печку. Полюбила тепло, нахожу уют в топящейся печке и в потрескивании дров.

20 января 1941 г. появился на свет мой внук Андрюша Черкасов, дорогой мальчик, озаривший светлым, теплым лучом всю мою жизнь. Удивительно, как первые три года, проведенные в непрестанном общении с только что родившимся существом, делают его навсегда близким и дорогим. Как радостно переживается первый сознательный лепет, первый шаг ребенка. Мне кажется, что и родство тут не играет большой роли. Когда я впервые увидала Андрюшу в колыбельке, я была поражена его миловидностью, так несвойственной младенцам в этом возрасте. Миловидность с годами перешла в шарм, к которому присоединились ум и оригинальность – качества, которыми щедро наделен мой внук. Ему скоро минет 9 лет.

9. Война и эвакуация

В половине июня 1941 г. я закончила свои уроки с Масленниковыми. При прощании обсуждался вопрос, какой язык они начнут изучать с осени, английский или итальянский. Николай Сергеевич стоял за итальянский, Надежда Александровна за английский. На следующий день я отправилась на житье в Куоккала, где в этом году нанимали дачу Черкасовы. Вскоре после моего приезда Нина с пятимесячным Андрюшей, которого она кормила, поехала на несколько дней в город, где ее и застало известие о начале войны. На даче в то время находилась еще моя внучка Наташа и мать Николай Константинович Анна Адриановна . Дача была большая, в два этажа, и часть ее занимала семья адвоката Воробейчикова. Наша снаружи красивая дача стояла почти напротив репинских «Пенат». Я так и не успела осмотретъ музей в те несколько дней, что мне удалось прожить в Куоккала. Большой парк вокруг нашей дачи спускался прямо к морю, заканчиваясь хорошей плошадкой для купанья. Я поселилась наверху, в большой неуютной комнате, очень скудно обставленной, и никак не могла обжиться. Холодная погода не дала мне возможности оценить по достоинству все местные красоты.

И вот настал знаменательный день 22 июня 1941 года. Часа в два пополудни я сидела наверху в своей комнате, когда услышала снизу голос Воробейчикова, зовущего меня на балкон. Он обратился ко мне с такими словами: «Евгения Алексеевна, вы все упрекаете меня, что я не привожу новостей из города. Так вот вам новость: сегодня ночью немцы перешли границу и вторглись на нашу территорию». Рядом с ним стояла ледная, как смерть, Анна Адриановна. «Мы пропали», – повторяла она со слезами в голосе. Внутри меня что-то задрожало и заныло, но в такие минуты я всегда сохраняю наружное спокойствие. «Что вы, что вы, с нашей Красной армией мы никогда не пропадем!» – бодро ответила я на ее полный отчаяния возглас, и какими пророческими оказались мои слова. Испуг от страшной вести о начале войны как-то странно сменился разрядкой ненормальной веселости. За обедом нас смешила до упаду Анна Адриановна, рассказывая разные эпизоды из своей жизни. Эта маленькая толстушка, немногим младше меня, сохранила до глубокой старости жизнерадостность и заразительную веселость. Мы хохотали так, как будто бы стремились истратить весь наличный запас смеха, предчувствуя грядущие бедствия.

заразительную веселость. Мы хохотали так, как будто бы стремились истратить весь наличный запас смеха, предчувствуя грядущие бедствия. Черкасовы тогда только что приобрели прелестный маленький «Форд» (при эвакуации Николай Константинович отдал его в распоряжение правительства). И вот часов в 7 вечера, когда мы все были в недоумении, что нам делать, у дачи появляется «Форд» с Николаем Константиновичем. Сильно встревоженный, он приехал, чтобы забрать нас в город. Он рассказал, что в Ленинграде вводится осадное положение, в окрестностях летают и сбрасывают бомбы германские самолеты. Дорогой мы видели их собственными глазами, но проскочили благополучно. В автомобиль, который проезжал по той же дороге через час после нас, была сброшена бомба. Возвращался с дачи какой-то генерал, ему оторвало обе ноги, шофер был убит, от автомобиля ничего не осталось. Об этом я случайно слышала разговор на другой день в «Гастрономе», где покупала провизию.