Моя душа - элизиум теней - Страница 82

Я имела хороший заработок, но не делала сбережений. Я старалась денежными посылками помочь родным и друзьям, эвакуированным в разные места Союза и попавшим в беду.

Как-то в сентябрьский погожий день я сидела с книгой в сквере. Мое внимание привлекла молодая интересная блондинка с сыном лет трех-четырех. Она что-то вязала или вышивала и время от времени поглядывала на своего мальчика, что-то ласково ему говорила. Мне понравилась и она сама, и ее музыкальный голос, и педагогический, выдержанный тон обращения с ребенком. Мы разговорились, она оказалась ленинградкой, преподавательницей математики в Электротехническом институте. Эвакуировалась индивидуально с матерью и сыном, живет у тетки в проходной комнате. Я познакомилась с ними, побывала у них. Кроме тяжелых жилищных условий, семья Алексеевых, оказалось, голодала в полном смысле слова. Ольга Петровна, дочь, преподавала математику в каком-то новосибирском вузе, но была так плохо обеспечена, что не могла прокормить и себя. Мать ее, Вера Васильевна, женщина необычайно мужественная, энергичная, самоотверженная, казалось, излучала доброту и сердечность. У нее были золотые руки, она, между прочим, очень хорошо шила. Я загорелась желанием им помочь, вытащить из бедственного положения. Сначала попробовала помогать в одиночку соственными силами, но скоро убедилась в нереальности такой помощи и стала привлекать других к спасению этих достойных женщин. Обратилась к моей удивительно добросердечной ученице Лере Скоробогатовой. Она живо откликнулась и в тот же вечер пошла знакомиться с Алексеевыми, захватив большой кусок хлеба, в котором они очень нуждались. Первый блин вышел комом, ей было неудобно предложить хлеб, и она вернулась с ним домой. Мы потом много смеялись все вместе, вспоминая этот первый ее визит. Но потом дело у нас пошло. Вера Васильевна стала обшивать Скоробоготовых, Симоновых и нас. Наш Андрюша тоже был ее клиентом. Она оказалась настолько всем полезной, что ее и кормили, и хорошо оплачивали. Музыкальная Ольга Петровна своей игрой и пением вносила большое оживление в семью Скоробогатовых, у которых стояло до тех пор бездействующее пианино. При кратковременном отъезде членов семьи у всех нас бывали лишние обеды, и мы несли их Алексеевым. Дружба Скоробогатовых и Алексеевых приняла такой тесный характер, что в момент реэвакуации Константин Васильевич вписал их всех трех в члены своей семьи. Как счастливы были Алексеевы, когла сели в вагон театрального эшелона, возвращающегося в Ленинград. Нужно ли говорить, каких преданных друзей приобрела я себе на всю жизнь.

Моя внучка Наташа с большим увлечением слушала и нас звала послушать выступления по радио двух талантливых актеров Пушкинского театра Адашевского и Борисова. Актеры выступали вместе со слепым баянистом Маланиным. Они мастерски владели песней и шуткой. Основой передачи были материалы фронта, международные события, письма слушателей, все было приправлено хорошим юмором. Эта радиопередача, имевшая выдающийся успех у слушателей, называлась «Огонь по врагу». Вспоминается четырехстишие, служившее припевом к каждой отдельной части передачи:

«Эх, ты, песня-душа,

Песенка-красавица,

Больно песня хороша,

Но врагу не нравится».

Вскоре по приезде в Новосибирск я стала встречать на бульваре хромую женщину с палочкой, всегда обремененную большими пакетами, которые она тащила с трудом. Лицо ее, молодое, довольно привлекательное, казалось всегда утомленным. Выражение красивых карих глаз было ласковое, доброжелательное. Когда у нас проездом остановился художник Кибрик, хромая дама принесла ему какую-то вещь, в которой он нуждался. Я открыла ей дверь и познакомилась с ней. Кибрик сказал про нее, что она тоже художница, но не талантливая. С тех пор мы с ней, встречаясь на бульваре, приветствовали друг друга и иногда останавливались поговорить о нашем родном Ленинграде. Я всегда верила в свое чутье на людей, но в данном случае как оно меня обмануло. Раз как-то художница зашла к нам, она задумала написать портрет Николая Константиновича, но он в это время надолго уехал на съемку в АлмаАту. Тогда она обратилась с предложением ко мне: «У вас красивая голова, разрешите мне написать ваш портрет». Я согласилась и заговорила о плате, она как-будто даже обиделась. «Что вы, что вы, это будет моей радостью. Да ведь я вас порядком помучаю. Вот только, может быть, выйдет плохо, тогда попробуем еще раз». И вот она стала приходить ко мне, писать меня в черном шелковом платье с розовым шарфиком на шее. Между прочим, с первых же сеансов моя новая подруга сообщила мне, что она получила премии за портреты Шостаковича и Халилеевой. Это заставило меня смотреть другими глазами на ее, как мне казалось, неприятную манеру класть краски. Я устраивала ей небольшие завтраки, кормила ее сахаром, который обменяла на золото. Она торопилась кончить портрет к выставке новосибирских художников. Приблизительно после 15 сеансов художница понесла мой портрет куда-то на экспертизу, но, очевидно, он был безнадежно забракован. По ее словам, неудача была во мне, на выставке будут представлены только портреты знатных людей. Но что это неправда, я убедилась, когда увидела произведения новосибирских художников. Все знакомые и родные не находили портрета похожим, а выполнение его называли мазней. Но сеансы проходили в оживленных беседах. Мы с художницей казались созвучными, она тоже очень много читала и думала, восхищалась моей наружностью и хвалила и общий ансамбль, и каждую статью в отдельности. Я только потом поняла, какая она была льстивая, как мало было в ней искренности, и слушала, развесив уши. Художница много мне рассказывала про свою семью, о трагической гибели отца и матери во время блокады, о своей трогательной дружбе с сестрой. Разговор зашел о ленинградских жилищных условиях. Она расхваливала до небес свою квартиру и с места в карьер предложила мне занять прекрасную солнечную комнату в 15 метрах рядом с собой. А меня как раз сильно тревожил квартирный вопрос, друзья писали, что моя чудесная комната занята – удастся ли мне ее получить? Я как-то спросила мою новую подругу, есть ли у нее в квартире ванна, она мне спокойно ответила, что у них две ванны. Это уж был для меня большой соблазн, отсутствие ванны – единственный недостаток моей голубой комнаты. Одним словом, я была совершенно покорена и приняла предложение моей поклонницы по приезде в Ленинград ехать с вокзала прямо к ней на квартиру.