В это время на меня, как из рога изобилия, посыпались предложения уроков. С одной стороны, Маня пропагандировала меня, как хорошую преподавательницу, и другой, с просьбой заниматься английским языком обратились ко мне мои дорожные спутники – Лера Скоробогатова, Марина Вивьен и Екатерина Владимировна Александровская. Уроки я давала только дома, но для Екатерины Владимировны я сделала исключение и ходила к ней, так как она жила очень близко и все время недомогала. Таким образом, я очень сблизилась с двумя Катюшами. Я с большим удовольствием вспоминаю часы, проведенные в их уютной квартире в две комнаты с видом на бульвар. Екатерина Владимировна оказалась очень интересной ученицей. Не обладая хорошей памятью, она брала усидчивостью и талантом в использовании усвоенного материала. Через два месяца занятий я задала ей сделать самостоятельное описание картинки, и она составила такой поэтический рассказ, что я позвала тетю Катю подивиться на дочку. Екатерина Павловна крепко поцеловала меня и сказала: «Какой вы замечательный человек и какая замечательная преподавательница». Успехи Екатерины Владимировны были тем более поразительны, что наш урок проходил обычно в атмосфере далеко не спокойной. Самохвалов писал большой портрет Корчагиной-Александровской. Телефон на письменном столе часто вызывал Екатерину Павловну, как депутата. Ее большие, сложные депутатские дела, к которым она относилась с необычайной добросовестностью, требовали с ее стороны тоже спешных разговоров по телефону. Проявления исключительной экспансивности и жизнерадостности тети Кати тоже отвлекало нас от урока.
В Новосибирске в это время была распродажа летних шляп. Екатерина Павловна купила себе несколько штук и примеряла перед зеркалом то одну, то другую, спрашивала нас, какая ей больше к лицу. А то, бывало, соскучится, подойдет к нам и давай целовать локотки своей обожаемой дочки и мой затылок, чтобы мне не было обидно. Мы выучили ее двум английским фразам: «который час» и «благодарю вас». Предполагалось, что в гостях тетя Катя обратится к дочке с английским вопросом и поблагодарит ее. Не знаю, осуществилось ли это. Все, что делала и говорила Екатерина Павловна, всегда было непосредственно, просто, сердечно и проникнуто ей одной присущим обаянием. К кому бы она ни обращалась по телефону, ее голос, манера просить за людей были совершенно неотразимы. Все без исключения шли ей навстречу. Я часто была свидетельницей ее депутатских побед. Люди злоупотребляли ее готовностью помочь, и у нее всегда было бесконечное количество дел. Эти постоянные заботы, несомненно, отражались на ее здоровье. Помню, раз во время невероятной бурной погоды ей было наначено деловое свидание в Облисполкоме. Под руку с домработницей она отправилась туда, не слушая наших советов позвонить отложить, переждать. Кстати сказать, на второй год пребывания в Новосибирске приехала в конец измученная ленинградской жизнью ее преданная Поля. Екатерина Павловна почти никогда не выходила на улицу одна, всегда под руку с кем-нибудь. Иногда я составляла ей компанию, и мы вместе бродили по бульвару. Мальчишки, знавшие ее по кинофильмам, окликали ее по фамилии. Она никогда не ленилась остановиться и ласково поговорить с ними, по каким фильмам они ее знают, где она им больше понравилась.
Я уже говорила, что благодаря моей приятельнице-чайковистке мне в довоенные годы часто случалось бывать на балетных спектаклях. Разумеется, всеобщий восторг зрителей всегда вызывало выступление Улановой, тогда еще совсем юной, воплощению изящества и грации. Велика была моя радость, когда я, придя как-то на урок к Катюшам, застала у них простенькую советскую девушку, с которой меня познакомили, сказав, что это Уланова. Проезжая к мужу в Алма-Ату, она остановилась и пробыла два дня у тети Кати. С каким удовольствием просидела я около нее часок, слушая ее рассказы о тяжести балетной профессии. Она жаловалась на неблагополучное состояние своих ног, говорила, что ее рано, с неокрепшей техникой выпустили на самые трудные роли, и ей приходится иногда после спектакля проводить несколько дней в постели в абсолютном покое. На редкость простая, милая советская балерина, обладательница мирового таланта, Уланова ломает представление о дореволюционных шикарных балеринах, обычно содержанок великих князей.
Очень способной и старательной ученицей была у меня и Ольга Алексеевна Мравинская, жена дирижера. Быстро овладела английской речью Марина Вивьен, тоже талантливая девушка. Я наслаждалась успехами своей работы, привязывалась к своим ученикам и все душой стремилась давать им все больше и больше знаний. Занимались у меня актеры Пушкинского театра, инженеры, студенты, работники библиотеки. Но я упорно не брала больше 9 учеников, несмотря на то, что постоянно получала все новые и новые предложения. В утешение всех желающих и не попавших ко мне в ученики я завела списов кандидатов, но он был мертвым, никто не уходил. Скоро я прослыла в Новосибирске знаменитой преподавательницей. В библиотеке Филармонии ко мне подходили незнакомые люди и просили заниматься с ними. «Про вас говорят, что вы просто вкладываете знания языка в своих учеников», – сказала мне одна девушка, прося заниматься с нею. Это был светлый период моей педагогической деятельности.
По возвращении в Ленинград мои ученики из театра Пушкина попадали в такое затруднительное положение с жилплощадью и другими неполадками, что всем им было не до уроков. На второй год администрация театра, образовав группу желающих заниматься английским языком, пригласила преподавательницу. В группу попали все мои ученики. Преподавательница просила мою дочь Нину, тоже актрису Пушкинского театра, передать мне благодарность, поражаясь хорошим выговором и количеством знаний, приобретенных моими учениками в такой короткий срок. Такая высокая оценка моей работы была для меня настоящей радостью.