Моя душа - элизиум теней - Страница 41

Няня два раза ездила в Олиту повидаться с матерью. Второй раз привезла с собой 14-летнего сына, единственного из трех детей, оставшегося в живых. Он мечтал о профессии портного. Николай Арнольдович устроил его учеником одного из лучших портных Петербурга. Праздники он проводил у нас. Бедный мальчик не вынес и года пребывания в Петербурге. Перемена климата оказалась для него губительной. Он буквально сгорел от скоротечной чахотки. Мы с Николаем Арнольдовичем делали все, чтобы его спасти. Наша няня очень горевала после смерти единственного сына. Почти в это же время она потеряла и мать. По воскресеньям утром Франя уходила с молитвенником в костел и часто ездила на кладбище, на могилу сына.

Про жизнь у меня няня и теперь, вспоминая, говорит: «У Евгении Алексеевны жила, как в раю». Очень душевно привязана к нашей семье была и Ядвига.

Моя семейная жизнь до 1914 года текла в согласии и была проникнута теплой радостью. Над нами сияло голубое небо и, если кое-где намечались тучки, то верилось, что они рассеятся, не нарушая нашего покоя. Но ничто не могло остановить рокового течения жизни.

По моим долголетним наблюдениям, в женщине всегда можно различить превалирование одного из трех элементов: «женщина», «мать» или «человек». В себе я отмечала всегда стремление быть, прежде всего, человеком, затем матерью и, в-третьих, женщиной. Был у меня в жизни период, когда женщина боролась с матерью, стараясь стать с ней в одну линию. Но стремление к благородству, порядочности всегда было выше всего другого.

Трудно определить начало, возникновение тяжелого периода моей жизни, который можно назвать переоценкой ценностей. Все мои переживания этого периода носили характер стихийности. Сохранить статус-кво велением воли и разума оказалось невозможным. Уже в 1913 году меня, всегда бодрую и энергичную, стала понемногу одолевать какая-то тоска, апатия. Я и физически стала хуже себя чувствовать, похудела, побледнела. Часто после бессонной ночи вставала с постели в состоянии физической и душевной прострации. Теплая ванна материнства со всеми малыми делами и заботами удовлетворяла меня все меньше и меньше. В обшивании детей мне очень успешно стала помогать Ядвига. В 1915 году младшая моя дочь поступила в гимназию. Дети учились хорошо, готовили уроки самостоятельно. Гипертрофическое материнство, владевшее мною, начало казаться мне жизненным банкротством. Особенно тяготила меня в последние годы бездеятельная жизнь в Журавке. Совершенно изменилось отношение к этому моему бывшему земному раю. В первые дни приезда весенняя природа попрежнему захватывала меня, и я с наслаждением посещала любимые места. Но скоро все начинало меня тяготить, я считала дни и часы до отъезда. Возможно, я в этот период злоупотребляла вниманием детей, зачитывая их, правда, всегда на свежем воздухе, книгами, которые казались мне для них полезными. Пробовала я лечиться гипнозом, но оказалось, что я совсем не поддаюсь усыплению. Мне посоветовали лечиться успокоительными пассами. Такое бесплатное лечение проделывала очень милая дама. Эти легкие прикосновения вдоль всего тела руками, излучающими какую-то живительную силу, очень хорошо влияли на нервную систему, но не дошли до моего, очевидно больного, жизненного центра. Психиатры предписывали мне покой, усиленное питание и разные микстуры. Самой мне иногда казалось, что во мне концентрируются какие-то новые потенциальные возможности и мучают меня, не находя применения.

И когда пришла революция, волна жизни подхватила и бросила меня на большую, интересную работу, дав мне громадное удовлетворение. Я поняла, чем я болела все эти годы.

Уже давно самоучкой я овладела пониманием английского текста и читала английские романы. И вот я занялась переводами и компиляциями с английского и французского. Небольшие мои статьи печатались в «Современном слове», еженедельном приложении к газете «Речь» . Редактором этого еженедельника была милейшая Татьяна Александровна Богданович, племянница писателя Короленко. Я имела свой небольшой самостоятельный заработок.

Зимой 1914 года мне порекомендавали хорошую преподавательницу английского языка мисс Спенс, и я стала брать у нее уроки. Эта немолодая девушка осталась у меня на всю жизнь образцом прекрасного учителя и светлой души человека. Каждый урок она диктовала мне и сама записывала в мою тетрадь по памяти большой материал детских песенок, классической прозы и поэзии, поговорок, идиом, даже молитв, псалмов, которые англичане хором поют в церкви. Весь этот материал, накопивишйся за несколько месяцев наших занятий, я сохранила на всю жизнь, как драгоценность. И как он помог мне организовать интересные и содержательные уроки, когда я сама стала преподавательницей! Мои ученики высоко расценивали мои уроки, занимались у меня по несколько лет, успешно изучая один язык за другим, и моя благодарная память всегда обращалась к дорогой мне мисс Спенс. При преподавании других языков я использовала ее метод привлечения к уроку разнообразного, интересного материала по данному языку. Мисс Спенс увлекла меня своими вдохновенными уроками. Успешности занятий содействовали и наши дружественные отношения. Придя на урок, мисс Спенс проводила у нас много времени, завтракала с нами. Я бывала с ней в англиканской церкви и пела псалмы вместе с другими прихожанами. Бывала я и на английских собраниях и чаепитиях с чудесным печеньем. Изучение языка отвлекло меня от сложных личных переживаний того времени. Осенью мисс Спенс хотела съездить в Лондон навестить свою мать, и я собралась ехать вместе с ней, но разразилась Первая мировая война, было не до заграничных поездок. Мисс Спенс уехала и больше не вернулась. Зимой 1915 года я продолжила занятия английским языком. Преподавательница моя, тоже англичанка, была совсем в другом роде. Не обладая большими теоретическими знаниями, она была очень разговорчивая, и мы с ней болтали весь урок. Но мне и это было очень полезно. Через несколько месяцев я настолько овладела английской разговорной речью, что преподавательница стала передавать мне свои уроки с начинающими. Так у меня появился заработок.