Моя душа - элизиум теней - Страница 43

В 1916 году на нечетной стороне Фонтанки, близ Невского, было организовано какое-то англо-русское общество, не помню точно, как оно называлось. В нем деятельное участие принимал Корней Иванович Чуковский . Там мне удалось получить перевод антимилитаристической книги. Я перевела, получила деньги, но, насколько мне известно, книга никогда не была напечатана. На заработанные деньги я сшила себе хорошее платье и снялась.

В этот период у моего двоюродного брата Всеволода Исиодоровича Борейши устраивались интересные, оживленные вечера. Известный в то время адвокат Михаил Виллиамович

Бернштам покровительствовал тогда моему кузену и рекомендовал его своим клиентам. У Всеволода Исидоровича хорошо пошли дела. Жена его к тому времени окончила Консерваторию. Гостеприимный хозяин, Всеволод Исидорович умел хорошо, красиво принять, угостить и повеселить своих гостей. Всегда было много пения, музыки, я с большой охотой посещала эти вечера и обеды.

5. Революция

И вот пришла февральская революция. Мне теперь кажется странным, насколько тот слой мыслящей интеллигенции, к которому я принадлежада, был мало подготовлен к Октябрьской, настоящей революции. Мы слыхали о Ленине как об авторе научных книг, но не как о вожде рабочей партии большевиков. Да и о большевиках мы почти ничего не знали. Поэтому моя кузина Екатерина Исидоровна и я, далекие от политики, приняли с большим энтузиазмом свержение монархии и февральскую революцию. Длинные разговоры вели мы с ней по телефону, делясь всем виденным и слышанным. О Керенском мы тоже ничего не знали до момента прихода его к власти, никогда не задавали себе вопроса, почему Керенский, а не кто другой, стоит во главе революции. Ни в чем еще не разбираясь, мы ответить на этот вопрос все равно не могли бы.

Внешне наша жизнь текла по-прежнему. До меня дошли сведения, что министром просвещения назначен Константин Григорьевич Голубков, гатчинец, мой товарищ детства. Мысль получить большую, интересную работу по-прежнему не покидала меня. Я пошла к Голубкову. Насколько помню, он принял меня в большом здании на Казанской улице. Через несколько месяцев там организовался Комиссариат просвещения. Голубков отнесся сочувственно к моему желанию работать и провел меня к своей помощнице, сидевшей в комнате рядом. Фамилии этой дамы я не помню. Узнав о моем знании английского языка, она предложила мне написать статью, вернее доклад о крупном английском деятеле по детской беспризорности – докторе Бернардо. Указала, где достать источники. Бернардо был просто добрый человек с большой инициативой. Совершенно случайно он пожалел и подобрал беспризорника, окружил его заботой и вниманием. Затем у него появился другой мальчик, отбившийся от семьи. Имея на руках двух питомцев, доктор Бернардо задумал собрать средства и организовать учреждение для беспризорников. Идея получила большую популярность, богатые люди охотно давали деньги, и скоро вся Англия покрылась сетью домов для беспризорных детей. Макаренко, автор «Педагогической поэмы», основатель и руководитель знаменитой школы для беспризорников, своим интересом к этому делу напоминал доктора Бернардо.Я выполнила порученную мне работу и сдала рукопись помощнице Голубкова. Она просила меня зайти к ней через две недели. Но это было уже перед самым Октябрем. Про участь рукописи я ничего не знаю. Дело, основанное на благотворительности, не могло вызвать интереса пришедшей на смену советской власти... Я побывала в семье Голубкова. Константин Григорьевич был женат на гатчинской девушке Лиде Киселевой, я знала ее по гимназии. У него было четверо детей. После прихода советской власти он с семьей бежал в Париж, там, по слухам, увлекся француженкой и, бросив семью, женился на ней.

Лето 1917 года, как и многие последующие, мы провели в чудесном месте рядом с Ориенбаумом, в лоцманском селении Лебяжье. Тут было все, что требуется для хорошего дачного места – песчаный пляж у залива, чудесный сосновый бор, а невдалеке мой любимый смешанный лиственный лес. Кругом засеянные поля, луга, живописный скалистый берег тянется вдоль залива. Это было старинное гнездо семьи Ливеровских. В большом двухэтажном доме жила одна из них – добрая, радушная хозяйка Зинаида Васильевна – тетя Зина, как ее звали кругом. Летом к ней обычно наезжали родственники и наша семья в том числе. Наличие коровы давало ей возможность кормить нас вкусно, сытно и дешево.

В тяжелые годы с 1918 по 1922 нам, как и всем, было, разумеется, не до выездов на дачу. Рассыпался наш родственный кружок. Бурцевы, Ливеровские, Всеволод Исидорович Борейша в панике побросали свои гнезда и разлетелись по Союзу. В пути они перенесли невероятные мытарства в переполненных до отказа вагонах. Вернувшись через два-три года, они не нашли ни своих квартир, ни обстановки. Приходилось начинать жизнь сначала. Правда, такого голода, как мы, они не испытали, но зато мы были дома и спали на своих постелях. Я считаю, что мы поступили разумнее.

Октябрьская революция, коренным образом изменившая жизнь, пришла стихийно и властно ломала и выбрасывала все, что ей мешало. Наш дом стоял в самом центре рождения революции, угол Воскресенского проспекта – теперь улицы Чернышевского – и Сергиевской улицы, теперь улицы Чайковского. Мы жили в первом этаже, наши окна выходили на Сергиевскую совсем низко над панелью. И день, и ночь около наших окон шло беспрерывное движение пеших и конных людей. Казалось, вот-вот, и какая-нибудь лошадь коснется копытом наших стекол, выбьет их, и мы сольемся с жизнью улицы. Беспрерывная стрельба вокруг дома тоже могла иметь для нас пагубные последствия. Несколько дней мы провели на вулкане, готовом взорваться каждую минуту.