Моя душа - элизиум теней - Страница 58

Женщины по природе обладают большей интуицией, чем мужчины. Признавая положение нашей комиссии непрочным, я предложила Гродницкому свой проект ее реорганизации. Я считала, что возглавлять такой ответственнвй учаток строительства социализма должен партиец, и надо просить зав. ОНО выделить нам члена партии на пост председателя комиссии, а Гродницкому занять мое место – заместителя. Для себя я хотела только продолжать вести прежнюю работу под любым наименованием. Это предложение я внесла на узком собрании нашей комиссии. Секретарствовал недавно поступивший к нам новый работник, партиец тов. Шимановский. Недовольный Гродницкий выдвинул свое предложение – удалить из комиссии меня, заменив партийным работником. «Nil mirrari» (ничему не удивляйся), – говорили римляне. Тов. Шимановский выразил на это, что тов. Вейтбрехт нельзя устранять, посколько, по общему мнению ликвидаторов, она является организатором и душой ликбеза. Вся эта дискуссия запротоколирована и находится в архиве Губоно. De mortius nil nasi bene – (о мертвых ничего или хорошее). Мне придется, отдавая должное благородному правилу римлян, слегка нарушить его. Очень скоро после начала нашей совместной работы Гродницкий начал терзать меня объяснениями в любви. Видя полную безнадежность своего, как мне казалось, несуществующего чувства, он как-то сказал: «Пусть будет так, пока вы одна, но, если вы кого-нибудь полюбите, то будете иметь врага в моем лице». Когда это случилось, он как будто примирился. Вражеские действия против меня начались, по моему мнению, скорее под влиянием желания сохранить свое служебное положение и деловой ревности. Я вся целиком принадлежала своей работе и поэтому пользовалась популярностью и любовью среди работников ликбеза. А Гродницкий был очень перегружен другой работой, так как имел еще две ответственные должности кроме того, что был председателем Губграмчека. Помню, как на нашем вечере спайки работников ликбеза один из преподавателей провозгласил тост: «за всеми любимую и уважаемую Евгению Алексеевну – друга ликбеза!». Гродницкий резко оборвал его, сказав: «У вас, тов. Пархоменко, большое сердце и маленькая голова». Это грубое замечание произвело тяжелое впечатление на всех присутствующих.

В это время у меня появился враг в лице инструктора ликбеза Володарского района, члена партии Мишуриной. Она писала на меня доносы, очевидно, метя на мое место. Главное обвинение заключалось в том, что я зажимаю молодежь. Подавляющее большинство учителей были студенты Внешкольного института. Объясняется это тем, что председатель комиссии Е.Я. Голант был заведующим учебной частью этого института. Подбор учительского персонала был всецело в руках методической комиссии. Мои же функции были организационного порядка, хотя, само собой разумеется, я была тесно связана и с методической работой. Между прочим, из Володарского района в то же время поступил к нам в комиссию протокол заседания, в котором давалась уничтожающая характеристика деятельности Мишуриной с просьбой снять ее с должности инструктора ликбеза. Заведующий внешкольным подотделом Губоно тов. Лисовский с улыбкой приносил мне ее доносы. Он явно хотел показать мне, что совершенно с ними не считается.

Но недаром говорят французы: «Calomniez, calomniez tougours, quelque chose en restera» (клевещите, клевещите побольше, какой-то след останется).

Теккерей в романе «Виргинцы» пишет: «Разве стоило бы жить, если бы каждому человеку приходилось опровергать распространяемые на его счет клеветы?» .

Между прочим, через год эта Мишурина в период моей работы в Педвузе имени Герцена приходила просить моей помощи. Она хотела учиться в институте, ее документы были потеряны. Мне всегда казалось, что ее умственные способности были не в полном порядке. Глаза ее смотрели в разные стороны, лицо было перекошено.

Возможно, что ее доносы были использованы Гродницким в нужную минуту. План удаления меня из комиссии ему удалось выполнить, поскольку на мое место он предложил свою приятельницу, старую коммунистку, хорошего работника. Она вполне заменила меня в хорошо налаженной работе. Пришлось на собственном опыте убедиться в том, как ошибочна наша вера в свою незаменимость, и как легко жизнь шутя разрушает эту веру.

Но все это ненадолго. Не прошло и года, как должен был уйти и сам Гродницкий, а с ним и вся наша комиссия. Работа была децентрализована и перешла в районы.

Что касается моей личной жизни за этот период, то первые два-три года я была так вся отдана работе и наполнена ею, что, казалось, с этой стороной жизни покончено навеки. Но на деле мне суждено было заплатить за несколько коротких моментов, правда, очень большой и яркой радости, тремя годами страданий. Человек, так скупо отмеривший мне радость и так щедро страдания, появился на моем горизонте в 1921 году. Все мое существо инстинктивно отталкивало мысль о возможном сближении уже при появлении первых симптомов опасности. Общая работа делала наши встречи неизбежными. Я леденела и вся внутренне сжималась, когда он входил в комнату. Нам предстояла общая командировка, я добилась того, что он не поехал. Время шло, он вместе с другими сослуживцами стал бывать у нас. Николай Арнольдович, следя за мной любящим оком друга, тоже как будто разделял мою тревогу. «Женечка, – как-то сказал он мне, – только не этот, только не этот». Но разве можно бороться с неизбежным? За три года нашей близости я во многом разобралась, я поняла, что в союзе мужчины и женщины терпимы и хорошо исправляются такие недостатки, как несходство характеров, резкость и грубость в порыве раздражения... При большой взаимной любви первое стирается, второе прощается, и последующая реакция часто еще обостряет любовь. Но вот на моем опыте я убедилась, что катастрофичен союз, в котором одна сторона своим поведением и суждениями смертельно оскорбляет другую, не понимая, в чем дело. Часто задается вопрос: «Да что же тут оскорбительного? Неужели я не имею права так говорить и так поступать?». Тут пропасть, и подать руки через нее невозможно. Все это не мешает человеку быть умным, образованным, просто даже эрудитом и культурным с общепринятой точки зрения. И душевно люди эти совсем не плохие, но какое у них мещанское представление о мужской порядочности и благородстве. Причина кроется, по всей вероятности, во взгляде на женщину, которую даже при большом чувстве считают низшим существом. Никогда не забуду моментов пережитых унижений! Мы идем по улице с низким тротуаром, нас догоняет знакомый моего спутника, они здороваются. Меня не знакомят. Мы продолжаем идти втроем. Они идут беседуя и занимая весь тротуар. С трудом поспевая за их крупным шагом, я, как собачка, бегу рядом по камням.