Моя душа - элизиум теней - Страница 78

Хочется отметить особенность новосибирского телефона: раздается телефонный звонок, вы подходите, и часто мужские голоса, особенно вечером, начинают разговор с таких вопросов: «Вы одна дома, можно сейчас придти к вам?», или «У вас есть муж?» и самые циничные предложения с обещанием сейчас придти. Как-то в час ночи, когда Николай Константинович был в АлмаАте, и в квартире бодрствовали только Нина и Олин муж, раздался телефонный звонок, и было сделано такое сообщение: «Ждите гостей, к вам сейчас придут грабить квартиру». Нина ответила что-то вроде «сейчас вызовем милицию и будем ждать». Оба бодрствующие порядком струхнули, плохо спали в эту ночь. А утром мы узнали, что как раз в это время были взломаны замки и ограблен Облисполком в доме рядом с нашим.

Климат Новосибирска в сравнении с ленинградским имеет громадные преимущества. Вопервых, по количеству солнечных дней в течение круглого года Новосибирск может быть приравнен только к Кавказу или Крыму. Во-вторых, нас поражало постоянство погоды, почти нет оттепелей. В октябре выпадает снег и лежит до апреля. Каждый год горячее весеннее солнце заливало нашу Октябрьскую площадь большими и малыми с трудом проходимыми потоками растаявшего снега. Солнце там необычайно активное, у нас за три года выгорели пальто всех сезонов и летние платья. Сибирские морозы переносятся несравненно легче наших. При 45 градусах мороза сибиряки продолжают свою обычную жизнь. Мы, ленинградцы, при 25 градусах стонем и стараемся без нужды не выходить из дома. Всегда переполненные людьми улицы, даже Невский проспект пустеет.

Но при всех хороших климатических данных у Новосибирска имеется один крупный недостаток, с которым мне пришлось познакомиться впервые при очень тяжелой обстановке. Случилось это событие в половине сентября, во второй месяц нашего пребывания в Новосибирске, через несколько дней после нашего переезда на квартиру. Я была одна дома, шел четвертый час, время моего дневного отдыха. Прежде, чем прилечь на постель, я выглянула через открытое окно на Обь. Увидела там небольшое темное облачко и не придала ему никакого значения. Не пролежала я и пяти минут, как в комнате вдруг сделалось странно темно, и не успела я ничего понять, как в нашу квартиру с шумом ворвалась и начала хозяйничать настоящая буря. Сообразив, что нужно закрыть окна, открытые во всех комнатах, я стала бегать от окна к окну, употребляя страшные усилия, чтобы захлопнуть сопротивляющиеся рамы. Стихия как пришла, так и ушла, с невероятной быстротой, но два окна оказались с выбитыми стеклами. От испуга и сильного волнения я 23 дня чувствовала себя совсем больной. Наученные горьким опытом, мы никогда больше не открывали одновременно окон, выходящих на разные стороны.

Однажды мы с Ниной, стоя у окна, наблюдали, как такая внезапно налетевшая буря сорвала крышу с большого каменного здания новой постройки напротив нашего дома. Как-то Нина разложила на своем солнечном балконе меховые вещи для просушки, а сама села с книгой в комнате. Очень скоро ей принесли ее обезьянье пальто, снесенное с седьмого этажа ветром и подобранное, к счастью, знакомыми людьми.

Белизна снега, чистота воздуха, тихая провинциальная жизнь города напомнили мне давно забытую, родную Гатчину. Я всю жизнь испытывала физическое наслаждение («физическая радость» по терминологии Ивана Петровича Павлова) от беззаботного движения на свежем воздухе, и для этого жизнь в Новосибирске предоставляла мне широкие возможности. От Октябрьской площади, на которой высился наш великан-дом, начинался бульвар, чуть ли не в километр в длину, из сибирских тополей и других деревьев. Недалеко от нас в том же направлении был расположен очень симпатичный сквер с хорошими тенистыми уголками, спасающими летом от знойного сибирского солнца. Много километров прошагала я со своими думами по этому бульвару, свободная от хозяйственных забот. Много летних часов просидела я с книгой в сквере. Теперь с удовольствием вспоминаешь эту жизнь и думаешь, сколько правды в изречении: «Что пройдет, то будет мило». С первого и до последнего дня жизни в Новосибирске меня и всех моих близких и знакомых без исключения одолевало безумное беспокойство и тоска по Ленинграду. Эту тоску можно приравнять только к постоянной мысли о дорогом, любимом человеке, который опасно болен и находится недоступно далеко. Каждая новая весточка, полученная кем-нибудь с родины, мгновенно передавалась из уст в уста и облетала всех ленинградцев.

20 декабря 1941 г. мы получили грустную весть. Скончался почти внезапно, проболев лишь несколько часов, мой дорогой друг Николай Арнольдович. Как я плакала и тосковала, сразу осознав, какое сиротство принесла мне его смерть. Вспоминается, как Николай Константинович, застав меня в слезах, сел около меня и стал утешать простыми, сочувственными словами, которые умеют находить только люди с добрым отзывчивым сердцем. Да разве я и мои дочери одни в Ленинграде потеряли родного человека! Каждый день приносил кому-нибудь из нас новые горести и страдания. Наша любовь к родному городу носила явно гипертрофический характер. Многим из нас казалось, что, вернувшись домой, мы встанем на колени и будем целовать и обливать слезами радости родную землю.

Е.П. Корчагина-Александровская не переставила по местному времени свои ручные часики, они у нее всегда показывали ленинградское время. Она мне говорила, что, если бы ей предложили прожить только год в Ленинграде или долгую жизнь в Новосибирске, она выбрала бы первое.

В начале нашей новосибирской жизни меня очень взволновало событие, случившееся в одной из квартир нашего этажа. Семья людей, нам незнакомых, состояла из мужа, жены и ее матери-старушки. Говорят, очень хорошая была старушка, тихая, кроткая, безответная. Как это часто бывает с тещами, она имела несчастье не нравится своему зятю и, как ни старалась, не могла угодить ему. Он возненавидел ее и с утра до вечера пилил, что она ничего не умеет делать и что от нее нет никакой пользы. Дочка, желая угодить мужу, не защищала мать, а возможно и сама участвовала в травле. У старушки было единственное сокровище – медный самовар. Она хотела его пожертвовать на войну. Не приняли, «давайте лом, целые вещи не нужны». Когда издевательства зятя сделали жизнь старушки совершенно невыносимой, она вместе со своим самоваром выбросилась с балкона седьмого этажа. Был суд, зятя отправили на фронт, не знаю, какое наказание было наложено на жестокую дочь. У меня эта трогательная старушка с самоваром долго не выходила из головы.