Моя душа - элизиум теней - Страница 85

Светлое впечатление оставила у меня ее сестра, полная противоположность ей, милая, дельная, приветливая. Я мало ее видела, она в это время переживала свое большое личное горе.

В это время Черкасовы переехали в свою новую квартиру на Кронверкской. Легковы, видя всю безысходность моей жизни, предложили мне перебраться к ним, что я немедленно и сделала, поблагодарив художницу за гостеприимство. В день переезда она явилась ко мне посмотреть любящим оком, хорошо ли я устроена, и принесла несколько конфеток. Она заявила, что ей скучно без меня, что она ревнует меня к Легковой. Я просила мою новую хозяйку не пускать художницу ко мне, говорить ей, что меня нет дома. Моя внучка как-то встретила ее с моим шарфом на шее и передала мне от нее сердечный привет.

Первое время у Легковых я жила как в раю, милые люди, прекрасная, комфортабельная квартира. Я спала одна в большой спокойной комнате. Легков часто пел, мне очень нравился его голос и музыкальность исполнения. Приходил Димитрий Алексеевич Толстой, композитор, и проигрывал на суд Валентина Львовича свои новые произведения – он очень высоко ценил его музыкальный авторитет.

Но и тут мне не повезло. Я попала на начало супружеской трагедии, которая привела к разрыву супружества Легковых. Сначала чем-то возмущенная жена ушла из дома дня на дватри, и мне стало гораздо менее уютно. В эти дни побывали у Легкова в гостях две дамы-поклонницы, которые не имели права входа при жене. С одной из них Валентин Львович познакомил меня, и мы провели втроем весь вечер. Поклонница была немолодая, средне-интересная, в кудрявом черном парике. Очевидно, она была безумно влюблена в Легкова, задаривала его цветами, вещами, каждый день звонила ему по телефону. Этот вечер, проведенный с ним, являлся для нее роскошным подарком с его стороны. Держала она себя томно, загадочно, и говорила, закатывая глаза: «Не говорите со мной об Италии», и еще я забыла о чем. Через полгода я ее видела в сквере на Петроградской стороне – она, очевидно, работала в штате по озеленению Ленинграда. Поклонница Легкова сидела согнувшись на каком-то пне и являла собой фигуру отчаяния. Товарищи окликали ее, звали приняться за работу, но она застыла в своей позе и ни на что не реагировала. Через час, уходя из сада, я взглянула на нее – она сидела все также, не шевелясь. Очевидно, безумная, безнадежная любовь привела ее к психическому расстройству.

Затем вернулась жена Легкова, и трагедия пошла быстрыми темпами. Мне пришлось оставить милых, приветливых хозяев и переехать к Черкасовым. С легкими вещами в руках, я приехала к ним утром. Нины не было дома, меня радостно приветствовал Николай Константинович «Вы у нас будете жить – вот и прекрасно». Он пошел сейчас же на кухню и отдал какое-то распоряжение. Няня поздоровалась со мной и проворчала: «Николай Константинович велел приготовить вам постель – что вы сейчас спать ляжете, что ли!». Затем мой милый зять предложил принести снизу (лифт не работал) на пятый этаж мой тяжелый пакет, который прибыл с багажом Черкасовых. Я отказалась, также как и от предложения привезти на трамвае мой чемодан от Легковых, у которых Николай Константинович был вечером на другой день. Пришлось напомнить Николаю Константиновичу, что у него еще не прошел радикулит, и ему запрещено носить тяжести. Я заплатила сто рублей, и мне доставили все мои вещи. Радушие, приветливость моего зятя, желание помочь даже физически, в ущерб своему здоровью – все эти качества казались мне в нем всегда на редкость привлекательными.

Весной 1944 года, перед нашим отъездом из Новосибирска, мы с большим удовлетворением узнали о новом постановлении правительства, гласившем, что жители Ленинграда, эвакуированные вместе с учреждениями, при реэвакуации получают обратно свою жилплощадь. Этот закон значительно нас успокоил. Но никто из нас не знал и не был подготовлен к новой атмосфере «власти на местах», явившейся благодаря блокаде. Управхозы были хозяевами положения, от них все зависело. Вскоре по приезде в Ленинград Николай Константинович начал хлопотать об освобождении, согласно закону, моей комнаты, занятой семьей танкиста. Черкасову, как депутату Куйбышевского района, администрация жилищного дела шла навстречу, но на все распоряжения сверху управхоз нашего дома никак не реагировал. Простояв бесчисленное количество очередей в Райжилотделе, я получила на руки постановление о предоставлении мне моей жилплощади. Маленький, нахальный, всегда пьяный управхоз принял меня и данного мне для подкрепления инспектора Райжилотдела с невероятной наглостью и разорвал на мелкие клочки врученный ему официальный документ. Он заявил во всеуслышание, что он так поступает и будет поступать впредь со всеми постановлениями Жилотдела. Инспектору он наговорил таких дерзостей, что расстроенная девушка, доведенная почти до слез, тут же составила акт о присутствии управхоза на службе в пьяном виде со всеми вытекающими отсюда последствиями. Он скоро был исключен из партии и предан суду.

Николай Константинович нажимал сверху – к кому только он ни обращался. Оттуда шли приказы управхозу, начальство само приезжало к нему в контору, но он был неумолим. «Мне некуда девать семью танкиста», – говорил он в трезвом виде и ругался в пьяном. Октябрь, ноябрь и начало декабря я провела в угнетенном состоянии духа. Темным утром ехала я после бессонной ночи в контору своего дома. Няня уговаривала выпить чаю, но я ничего не могла взять в рот. С трудом попадала я в трамваи, от волнения меня тошнило, и кружилась голова. А на дверях конторы я мысленно вешала надпись из Дантовского Ада «Lasciate agni esperanzo, vai qu entrale» (входящие, оставьте всякую надежду!). Отношение ко мне было самое враждебное. «Вам не видать вашей комнаты, как своих ушей, напрасно вы тратитесь на трамвай». Все служащие конторы, начиная с управхоза, сами занимали в то время незаконно комнаты и квартиры, которые им пришлось освободить, когда приехали хозяева. Я была первая ласточка, и потому они меня возненавидели. Потеряв терпение, я обратилась к адвокату и подала в суд. Дело мое было правое, и суд вынес решение о предоставлении мне комнаты в назначенный срок. Все-таки танкиста из комнаты пришлось выселить в принудительном порядке.