Моя душа - элизиум теней - Страница 86

Наконец, 13 декабря 1944 года судебный следователь позвонил мне вечером, что моя комната освобождается, и завтра с утра я могу ее занять. Как я была счастлива, от радостного волнения я не могла заснуть всю ночь. Но это была моя Пиррова победа. Борьба со звериной ненавистью, грубостью, произволом надломила мои силы (мне было 68 лет), всю зиму я не могла придти в норму.

При моем отъезде от Черкасовых Николай Константинович сказал мне: «Скоро ваш день, Евгения Алексеевна, мы, как всегда, придем к вам пить чай». Несмотря на радость, которую мне доставляли собрания родных в мой день 24 декабря, я ответила: «Нет, Колечка, ничего не выйдет, мне сейчас сто лет». Когда в день переезда меня посетила моя воспитанница Лена Фомичева, она была поражена моим видом. «Евгения Алексеевна, что с вами, у вас все лицо в морщинах!». Я, всегда такая моложавая, выглядела старше своих лет.

Возвращаясь назад, скажу, что моя жизнь в коммунальной квартире с 1932 по 1941 г. протекала в хорошей, дружественной атмосфере. Две большие комнаты рядом со мной (между нами была незаколоченная дверь) занимал преподаватель хорового пения Виноградов. Семья его состояла из жены и двух сыновей, которым в момент моего поселении было 12 и 14 лет. Через дверь до меня доходили только ласковые «Поленька» и «Пашенька», как называли друг друга супруги, и никогда ни слова, произнесенного в повышенном тоне. Тихие и хорошие были и дети, ласково воспитывали их родители. Не было у них радио, которое при злоупотреблении может свести соседа с ума, если у него слабые нервы. В комнате, выходящей на двор, жил столяр Любавин, который вскоре после моего поселения женился, при мне же родились его сын и дочь. Маленькую комнатку рядом с Любавиным занимала сиделка в больнице Лина, которая нас обслуживала. Религиозная Виноградова очень привязалась ко мне и говорила, что молится за меня утром и вечером. Мой атеизм ее не смущал, она уверяла, что у бога есть особое место и для неверующих. «А вы чистая сердцем, бог таких любит», – убежденно заявляла она. Она имела сильное влияние на мужа, который на все смотрел ее глазами. Любавин, очень умелый и работящий, охотно и бескорыстно справлял все хозяйские дела по квартире. Жена его Фрида тоже оказалась умной и милой женщиной. Таких же родили они и деток. За 9 / лет совместной жизни в нашей квартире никогда не произошло ни одного недоразумения. Жили одной коммунальной семьей, в затруднениях все всегда находили у меня совет и моральную помощь, также как я у них – физическую и техническую. Когда при мне говорили, как трудно складывается жизнь в коммунальных квартирах, я гордо заявляла, что в таких условиях надо уметь жить, и я этим умением обладаю.

Как-то в парикмахерской я видела интеллигентную женщину, которая вся мучительно дергалась, как от пляски св.Витта. Парикмахер рассказал мне, что заболевание явилось у нее в результате неприятностей в коммунальной квартире. А мне опять подумалось, что вот она не сумела поладить с соседями, а я сумела.

В дальнейшем жизнь доказала мне на опыте, что кроме умения в моем случае было наличие благоприятно сложившихся обстоятельств. Как я тогда преувеличивала силу и значение своего «умения».

В 1941 году, к началу войны, ситуация в нашей квартире изменилась, но атмосфера продолжала оставаться дружественной. Виноградовы имели несчастье лишиться своих взрослых сыновей еще до войны. Талантливый музыкант, студент Сережа погиб от туберкулеза, Николай заболел неизлечимой формой шизофрении и был отправлен в больницу. Супруги по разному реагировали на свою потерю. Она ударилась в религиозное помешательство, все время проводила в церкви, дома только ночевала. А муж завел себе вторую жену, выбрав ее среди участниц своего хора. Во время блокады первая жена Виноградова умерла. В нашей квартире теперь появилась уж законная вторая. Вот эта женщина свела на нет мое самомнение об умении жить в коммунальной квартире.

Комнату свою я нашла в ужасном виде. Уже не говоря про грязь и запущенность, окно было не замазано, одно стекло выбито, электричество перерезано, холод адский. В квартире тогда находились только «молодые» супруги Виноградовы, Любавины были в эвакуации, Лина умерла в блокаду от голода. Нужно отдать справедливость Виноградовым за то, что в первые дни моего переселения они оказали мне помощь, иначе я совсем бы пропала. Не говоря о полном комфорте, в котором я оставила комнату, как трудно было восстановить хотя бы самую примитивную возможность существования. Сначала Виноградова мне понравилась. В хорошем настроении, довольно миловидная, с ямочками на щеках, когда скандалила, она сразу теряла всю свою привлекательность и делалась ведьмой. Уже через неделю она стала выпускать против меня свои коготки, а через месяц и скверный характер ее выявился во всей непривлекательности. Жизнь моя сделалась настолько тяжелой, что я иногда вспоминала даму в парикмахерской и думала, не пойду ли я по ее стопам. Радио у Виноградовых никогда не выключалось, оно одно могло довести меня до сумасшествия. Правда, в ответ на мою просьбу выключать на ночь, Виноградов пошел мне навстречу, но по рассеянности часто забывал. Виноградова стала злобствовать и настраивать своего послушного мужа против меня. Главное, что ей не нравилось, это мое происхождение, и на самую законную и скромную просьбу мою вроде выключения на ночь радио она кричала мне: «Пора бросить ваши барские привычки!». Под влиянием жены Виноградов тоже стал неприятным и грубым со мной. Всю жизнь беззащитная перед грубостью, я стала чувствовать себя перед Виноградовыми, как загнанный, забитый зверек. Я частенько ходила ночевать к Черкасовым, чтобы отдохнуть от соседей и от беспокойной мысли, выключат они радио или забудут. Комната и кровать, на которой я спала у Черкасовых, была еще не занята. 31 декабря 1944 года я узнала, что Нина и Николай Константинович не встречают Новый Год дома и отправилась к ним ночевать. Я уже стала засыпать, как вдруг услышала громкие голоса, и сразу сообразила, что мои хозяева переменили решение и пришли с гостями встречать Новый Год у себя. Я решила не вставать. И вдруг ровно в 12 часов раздается стук в дверь, и входит милый мой зять с двумя бокалами шампанского. «Я пришел к вам чокнуться и пожелать счастливого нового года. Вставайте, мы накупили много вкусных вещей, будем ужинать». Я была очень растрогана его вниманием, но не встала – на душе было тяжело и не хотелось портить другим настроение.